embedder

Оригинал взят у

Забор из старых азербайджанских номеров (село Ванк)

- А если таковая, - говорит, - ваша образованная невежественность, так отчего же, в которых любовь к родному сохранилась, не позаботитесь поддержать своего природного художества? (Николай Лесков «Запечатлённый ангел»)

«Здесь жило много безоаровых козлов. Ничто не мешало им размножаться. Потом была война с азербайджанцами; после войны у людей остались автоматы; они начали отстреливать безоаров. Забава такая. Для охоты приезжали из Еревана, из других городов. Теперь козлов почти не осталось. Как видишь, туристы тут ни при чём. Армяне сами виноваты. И деревья они вконец вырубили. Теперь – голые склоны; а был лес…» Так говорил Анушаван[1].

Мы встретили его у подножия вершины, на которой ещё в XIII веке князь Прош построил Прошаберд – большую, укреплённую крепость. Здесь уместились склады, дома, казармы и даже небольшой дворец. Всё это - на непреступной высоте. Я смотрел вверх, на базальтовые стены, и не верил, что кто-то мог штурмовать Прошаберд. По легенде именно этим занялся персидский хан. Понимая, что приступом крепость не взять, он решил сгноить её защитников – начал многомесячную осаду. Но жители Прошаберда не сдавались. Для еды отстреливали птиц; по спрятанным в землю трубам к ним поднималась вода. Персы не могли найти источник, питавший осаждённых. Тогда хан придумал выпустить на склон измученного жаждой мула. После долгих поисков, тот, наконец, принялся рыть землю – учуял воду. Так был вскрыт тайный водопровод Прошаберда. Крепость пала. Богатства её были вывезены в Персию.

Сегодня величие крепости забыто. Дворец, дома, казармы разрушены – не осталось даже руин. Ещё видны стены и несколько башен, но они ушли в землю, заросли кустами, почти рассыпались. О них никто не заботится. Посетители выковыривают себе камень на память; прыгают по развалинам, в конец истаптывают ветхое наследие армянской истории.

«Никому это не нужно, - продолжал Анушаван. – Простым людям не до того, а те, кто разбогател, предпочитают купить новую машину. Что им какой-то Прошаберд? И так всюду… Сколько у нас заброшенных церквей, монастырей?.. До 1991 года Армения семь веков не знала государственности; только матенадараны [книгохранилища], церкви, крепости уберегли наш народ от забвения. А теперь…»

Анушаван родился в Ехегнадзоре. В начале 90-ых годов уехал работать в Москву. Там разбогател. Вернулся в родной город. Помог властям отобрать у местных жителей автоматы, строить дома, школы. Выкупил землю под парк – запретил в нём охоту, вырубку деревьев. Начал выплачивать горожанам пособие; его признали авторитетом; это помогло в защите природы и памятников. Анушаван лично отслеживает миграцию безоаровых (бородатых) козлов, следит, чтобы в окрестностях Вернашена никто не стрелял. Построил на горе дом – без газа, без света. Иногда ночует здесь с помощником. Когда мы встретили Анушавана, он в бинокль осматривал горы – отслеживал козлов.

В трёх километрах ниже Прошаберда – горный монастырь Спитакавор: церковь, притвор, колокольня. XIV век. На стенах – старинные надписи. Здесь уютно. На склоне, чуть выше церкви, можно поставить палатку – наслаждаться горными просторами Сюника. Церковь далека от пыльной суеты городов. Скользишь рукой по гладким фельзитовым стенам. В них – история древнего народа, потомков Хайка, Тиграна Великого. Тихо, только птицы переговариваются. Людей нет, но… они портят здешнюю тишину заочно – тут всюду жужжат мухи; вокруг Спитакавора – мусорная свалка (рядом с церковью – беседка, под ней – спуск, весь заваленный бутылками, картонками, пакетами, очистками).

«Местные гадят, - рассказывал Анушаван. – Им невозможно объяснить, что такое чистота… Я каждое лето нанимаю ребят вычищать эти завалы. Таблички, вот, установил. Бак поставил – попросил туда складывать отходы. Бесполезно. Они приезжают в Спитакавор, чтобы молиться. Для них это – стол заказов. Нужно попросить у Бога здоровье, удачу, они поднимаются сюда; убивают для Бога барашку или овцу, ставят свечки, потом идут в беседку: пьют, едят, а мусор вниз бросают, к роднику…»

Такие же свалки я видел при других церквях Армении. Чем более сакральным считается место, тем больше подле него скапливается мусора. Свалку, подобную той, что устроилась под Спитакавором, я видел только в Дадиванке (Нагорный Карабах). Там о вывозе мусора пока что некому заботиться.

Спитакавор в отличие от Прошаберда был отреставрирован и частично восстановлен. Но забота реставраторов не всегда может уберечь памятники от разрушения. Даже в Нораванке (в одном из наиболее известных армянских монастырей), вопреки обновлению почти всего комплекса, могильные плиты XIII века – под угрозой разрушения. Они были изначально размещены на полу церкви – чтобы по ним можно было ходить. Захороненные здесь священнослужители хотели таким образом и после смерти служить своему народу. Но в те годы посещение монастыря было ограниченным; теперь же сюда приезжают тысячи туристов - шаркающих по полу, вытаптывающих старинные узоры. Сегодня могильные плиты отчасти разрушены, стёрты; никто и не думает оградить их от подошв посетителей. То же происходит в других церквях Армении. Даже в Эчмиадзине (монастыре, где расположен престол Верховного патриарха и Католикоса всех армян) хачкары VII века (каменные стелы с изображением креста) выставлены под открытым небом – на пагубу от солнца, дождей и ветра.

«Армяне любят свою страну, историю. Но любовь эта редко бывает деятельной, - вздыхал Анушаван. – Армяне сейчас стали ленивыми. Наверное, потому что все деятельные и предприимчивые давно уехали…»

Анушаван говорит быстро, энергично. Он среднего роста, с узковатым лицом, щетиной. Плотный; в отличие от большинства армян его возраста (сорок пять лет) – без излишне большого живота. «Я ещё не надоел своими рассказами?» - смеялся Анушаван. Он много говорит. Даже когда Анушаван замирает, всматриваясь в горы, в нём чувствуется устремлённость, сила. Необычайно энергичный человек. Таким нужно быть, чтоб разбогатеть в Москве, чтоб бороться за возрождение своего края.

Анушаван не одинок в своих заботах. Культура Армении во многом живёт благодаря меценатам. Они покидают Родину для заработков, но потом возвращаются. Так вернулся Гамлет Мирзоян – основатель одного из наиболее влиятельных благотворительных фондов Армении. Так вернулся Левон Айрапетян, оплативший реставрацию монастыря Гандзасар (Нагорный Карабах), заново отстроивший село Ванк, организовавший свадьбу сразу 700 карабахских пар (с выплатой каждой по 2000 долларов).

Меценатство популярно в Армении. Новоявленные богачи торопятся увековечить своё имя – строят церкви, ремонтируют дороги, выплачивают пенсии. «Но всё это не поможет возрождению страны, если сами армяне не изменят отношения к своей культуре, - говорил Анушаван. – Им нужно стряхнуть с себя сон. Мало отвоевать независимость. Настоящая борьба только начинается». Я рассказал Анушавану, каким теперь стало село Ванк (Нагорный Карабах). Новые школа, детский сад. Ресторан, гостиница, зоопарк. Всё – участием Лёвы Айрапетяна (так его называют местные жители). Анушаван кивал, но настаивал, что «этого мало». Потом Анушаван рассмеялся – я рассказал ему, что в Ванке стоят заборы, собранные из старых азербайджанских автомобильных номеров.

Анушаван показал мне единственную из сохранившихся в Спитакаворе фресок (под самым куполом). Он первым обнаружил её несколько лет назад. О фресках в армянских церквях заботятся редко. Они сейчас едва видны, но никто не спешит уберечь их от влаги, от непокорных рук человека. Печаль вызывают не те фрески, что были утрачены, а те, что всё ещё сохранились, но обречены на исчезновение. Это фрески Дадиванка, фрески Киранца и других церквей, разглядеть которые мне удалось только при свете фонаря и при долгом внимании.

Фрески здесь особенно ценны, ведь они наравне с хачкарами – наиболее интересные украшения армянских церквей. Местная апостольская церковь не признаёт иконы (но использует картины с изображением Христа, Бога, апостолов и др.; картины эти составлены произвольно, без канонов). Единственную икону было дозволено вывесить в Гандзасаре – рядом с алтарём, под которым хранится голова Иоанна Крестителя. Икона – православная.

Подобное заимствование из других религии – здесь не редкость. Так, в некоторых церквях можно встретить узоры, характерные для исламских культур (армянские зодчие наносили их, чтобы уберечь церковь от разрушения в годы мусульманского ига). Из католической веры, помимо прочего, была заимствована тиара Папы Римского, аналог которой теперь носит Католикос (высшее духовное лицо).

«Чтобы по-настоящему любить свою культуру, нужно её хорошо знать, - говорил Анушаван. – Иначе получается чванство какое-то. «Мы армяне» – и всё тут. А ты спроси у кого-нибудь, что такое – быть армянином, так он и не ответит вовсе. Вот он ходит молиться в церковь, там висит картина святой Гаяне; он ей кланяется, крестится; а спроси у него, кто она такая, эта Гаяне, и зачем ей кланяться, так не ответит. Не знает. Поэтому и мусор бросает, и памятники свои не бережёт».

Мы ехали в уазике Анушавана. Он предложил подбросить нас до поворота к Вернашену. Анушаван не курит. Это редкость. Армяне любят сигареты. Монахи закуривают рядом с церковью, солдаты – в армейских автобусах, администраторы – в отелях.

На прощание Анушаван посоветовал съездить в Татев – в один из немногих армянских монастырей, восстановленных и заботливо охраняемых. К нему теперь ведёт 6-километровая канатная дорога (протянутая через Воротанское ущелье). Рядом с монастырём работают рестораны, кафе; тут же стоят ещё не распакованные кабинки био-туалетов. Здесь всегда шумно - туристы любят и сам монастырь, и канатную дорогу. Но, как ни странно, даже в Татеве сохранилось спокойствие, граничащие с попустительством. Туристам позволяется лазать по комнатам, скрипторию, балконам, перекрытиям, стенам; трогать хачкары, надписи и даже старинную Качающуюся колонну. Это приятно для любознательных посетителей, но ведь не всем дано удерживать себя в рамках разумного, и кто-то наверняка захочет отломить себе кусочек от растрескавшегося прошлого…

«Приезжайте ещё!» - прощался Анушаван. «Приедем, - отвечал я. – Надеюсь, к тому времени Прошаберд восстановят, землю вокруг Спитакавора окончательно вычистят, а на здешних горах будут кучно пастись безоары». Анушаван рассмеялся. Хлопнул меня по плечу. Ничего не ответил. Сегодня он будет ночевать в своём горном доме без электричества и газа, а завтра поутру вновь отправится следить за миграцией бородатых козлов.

Богат тот, кто много даёт. Анушаван знает это. Он мог жить где-нибудь в Европе, но приехал в бедный городок Ехегнадзор. Мог расслабляться в безделье, но отдал себя постоянному труду. Мог покупать машины, играть в казино, но вместо этого организовал природный парк, занялся судьбой местных памятников. Он не одинок. Видные армяне стремятся поддержать сограждан, возродить свою страну. Но для армянского народа этого будет мало – пока каждый не озаботится судьбой Армении, пока не услышит слова Анушавана: «Дружно болтать по утрам, пить кофе днём, играть в нарды вечером - легко; вы попробуйте также дружно изучать историю края, охранять культуру от замшелости и ржавчины, работать, вкалывать, трудиться. И прекратите, наконец, мусорить возле церквей».

[1] Настоящее имя заменено вымышленным – по просьбе самого «Анушавана».

Мало для Армении
Рудашевский Евгений
Журнал "La Pensee Russe/Русская мысль" (Лондон) – 22.06.21